Он еле волочил истерзанные ноги,
Бредя навстречу участи своей,
Звенели кандалы – постылые дороги,
На пальцах след – от сорванных перстней.
И кутаясь в лохмотья, что не грели,
Стыдясь своей обритой головы,
Глаза его затравлено смотрели
На дали чудной и холодной синевы.
Ленивая волна хлестнула, не лаская,
Наотмашь, как жестокая ладонь,
Секиры хуже душу отсекая,
Ввергая в бездну, в адовый огонь.
И правя утлую лодчонку в море,
Суровый страж как дьявол хохотал.
Рыдая, заходясь в своем позоре,
Слова молитвы пленник бормотал.
Не раны тяготился он, не пытки,
Что испытал с лихвой, да и простил,
«О, как же славы наши зыбки,
Когда Нечистый нас скрутил!
О Господи, твоя повсюду воля!
О Боже, прибери скорей меня!
И не страшит моя злосчастна доля,
Но Господи, прошу – прости царя!
Его любил, презрев молву людскую,
Меня он предавал, а я любил…
Прости ж его, я сердцем возликую,
И сгину прахом, им всегда я был!
Я знал, какой конец мне уготован,
И с ним смирился, выпив грех до дна,
И вот – унижен, разорен, закован,
Перед Тобой ответил я сполна».
Так молвил и, закрыв уста навеки,
Печать молчанья к ним он приложил.
И медленно его сомкнулись веки,
Померкнул свет – он им не дорожил.
На Белом озере есть уголок заветный,
Где похоронен мученик любви.
Порос бурьяном холм едва приметный,
Почившего под ним – благослови!