Проба пера.

[LindaKoi]

Время. Человек. Судьба.



Федор Басманов - историческая личность или литературный герой?

Глава 10
В стан врага.

На утренней заре, соблюдая боевой порядок, крестоносцы выдвинулись к Цесису. Ни следа прежнего веселья, бесшабашной вольности – погружены в себя, сосредоточены, суровые лица словно окаменели. Федор ехал по правую руку от магистра, чуть позади, заставляя того оглядываться и тем самым терять уважение в глазах братьев. В этих же глазах читалась плохо скрываемая зависть к новому фавориту.
Великолепный легкий доспех облегал его тело, узкий меч, итальянской работы, висел у пояса, а мышиной масти иноходец бежал размашистым аллюром, то и дело, норовя сорваться «в карьер». Только уверенная рука опытного наездника заставляла жеребца смирить свой нрав.
Все эти подарки, наряду с кошельком золотых и драгоценным энколпионом, якобы содержавшим частичку Истинного Креста, Федор получил накануне.
-Я, мастер, не девка. За красную ленту меня не купишь.
-Это только залог моего расположения. Я надеюсь, что приняв дары, ты будешь охотнее служить братству. Ad maiorem Dei gloriam (к вящей славе Божией лат.)
Раскисшая дорога тормозила отряд, то и дело начинавшаяся морось заставляла ежиться от холода. Переход растянулся на десять дней. Встречавшиеся поселения уже не радовали, да и не похоже было, что рыцари тут желанные гости. Жители провожали их глухими проклятиями, но открыто недовольства не проявляли, по первому требованию предоставляя кров и пищу.
И вот от этого скудного пропитания, нудной тряской езды, коротких ночлегов в душных закутах, сама задумка стала казаться Федору непростительным ребячеством. Что ждало его дома – дыба и плаха, проклятие родительское, церковная анафема? За пару месяцев он таких дел наворотил, что иному и за жизнь не учинить. Участи одна хуже другой заставляли Басманова все более мрачнеть. Фюрстенберг, видя эти перемены, принимал их на свой счет. И это чрезвычайно огорчало. Он как-то сразу сдал, поникшие плечи и обвисшие усы придали ему сходство со старым псом, которого хозяин прогнал со двора. Федор намеренно не смотрел в сторону магистра, а тот искал его взглядом больной собаки.
Венден или Кесь, как называли его новогородцы, недаром считался самым ценным камнем в ожерелье укреплений Ордена. Здесь перекрещивались торговые пути из Риги, Дерпта, Пскова. Судоходная Гауя немало этому способствовала. Одетая скалистыми берегами и густыми хвойниками, поглощая многочисленные притоки, несла она свои воды в Рижский залив – богатую гавань, куда съезжались ганзейские купцы. И Венден вносил свою лепту в их благополучие. Также здесь, на протяжении уже трех веков, проходили собрания Капитула – верховных руководителей Ордена. А потому замок представлял собой и великолепную резиденцию, и отлично укрепленное боевое сооружение. Здесь принимали послов, чеканили монету, здесь проводили время в постоянных тренировочных турнирах десятки лучших воинов Ордена. В окрестностях селились наемники и вольные ремесленники. Подавив сопротивление местных племен, безжалостно вырезав всех недовольных, немцы установили свои порядки. Так, с каждым локтем каменных стен, с каждым звонким талером, постепенно разрастался и богател этот город.
Федор немало уже проехал по землям Ордена, на коротких перегонах встречались ему укрепления, содержавшиеся в безупречном порядке, охранявшиеся малочисленными, но хорошо подготовленными и вооруженными гарнизонами. Любой из них мог выдержать краткосрочную осаду, задерживая противника при движении вглубь страны. Это тоже тревожило.
И вот перед ним лежит крепость, равной которой ему еще видеть не доводилось.
Город был опоясан мощной каменной стеной с восемью круглыми башнями и пятью огромными, окованными железом, воротами. У каждых из них было имя и отряд воинов, охранявших подъездные пути. Через главные, Рижские, ворота путешественник попадал на Ливскую площадь, бойко торговавшую уже пару сотен лет назад. Церковь и кладбище были заложены тогда же. Центр площади занимал огромный колодец, за необыкновенное качество воды прозванный местными жителями – Прозрачный поток.
Но конечно сердцем Вендена был орденский замок. В свои лучшие годы, при предшественниках Фюрстенберга, были построены главные башни – Северная и Южная, приспособленные для новейшего вооружения. Толщина стен их, превышавшая две сажени, могла выдержать натиск любого осадного орудия. Кроме того были вырыты новые рвы, заполненные отведенной от реки протокой. Внутри замка - сложные системы переходов и форбургов, богатейший арсенал, запасы провизии и пруд, вырытый у предзамковых башен, все это делало крепость неприступной твердыней.
Почти бесшумно упал мост, и, громыхая подковами, отряд въехал на просторный внутренний двор, замощенный крупным булыжником. Здесь приветствовал их старый знакомец – Гинденбург.
-Мастер, да будет благословен твой путь. Мир вам, братие.
Тяжело спешившись, Фюрстенберг чуть ли не упал на руки оруженосцев, бережно подхвативших его. Они скрылись в Западной башне замка, служившей магистру личными покоями. Гинденбург проводил его тревожным взглядом. Потом обратился к Басманову.
-Ты здесь впервые, все для тебя ново. Тут существуют раз и навсегда установленные правила, нарушение коих сурово карается. А посему – жить ты пока будешь отдельно от остальных.
С этими словами он сделал Федору знак следовать за ним. Другие из их отряда уже вели лошадей на конюшни, чувствуя себя вполне привычно и уверенно. Штаден затесался среди них, оставив русского наедине со своим тюремщиком. В этом Федор почему-то не сомневался.
И будто в подтверждении нехорошего предчувствия Гинденбург повел его в подвалы замка, издавна служившие тюрьмой и пыточной. У попавшего туда не было надежды выбраться живым, он навсегда исчезал в их сочащемся сыростью мрачном нутре. Распахнув неприметную дверцу, старый немец втолкнул Басманова в тесное узилище. Когда глаза его пообвыкли к полутьме, он различил человеческие остовы, прикованные у стены цепями.
-Это изменники и еретики. Они осмелились противиться Матери нашей Церкви, прельщенные богоотступником Лютером, они же призывали народ не подчиняться Великому Магистру. А это грех пострашнее прочих. Но мы-то знали, как заставить их замолчать. Есть только две дороги отсюда – в Ад или во власть нашего господина. Все, что не подчиняется Ордену, должно быть умерщвлено.
Федор с беспощадной отчетливостью уяснил, что петля опасности уже накинута на его шею, еще немного и ему уже никогда не глотнуть вольного воздуха. Пискнула шмыгнувшая крыса, и кости одного из мертвяков с треском осыпались.
-Я услышал тебя. Отныне слово мастера для меня - закон.
Гинденбург молча кивнул, и они продолжили свой путь по подземелью. Федор уже потерял счет минутам, когда по широким ступеням они поднялись к двери, тускло светившейся серебром. После духоты и сумрака узилища, собор, куда взошли они, показался райским чертогом.
«Радуйся, узниче Христов, темницу во храм претворивый» - перекрестившись, прошептал Басманов строфу акафиста.
-Сия базилика есть усыпальница магистров нашего славного Ордена. Здесь мы молимся накануне битвы, дабы Господь ниспослал нам победу.
Рельефы с чудными зверями-драконами, надгробия усопших, наделенные портретными чертами, поражающими своей живостью, скромность и простота стен из плитняка и грубых скамеек, все это подчеркивало прежний, аскетический, дух братства.
-Никогда врагу здесь не быть. Скорее небо на землю упадет, а без воли Ордена сюда и мышь не проскочит.
Федор склонил голову в ложном смирении, пряча усмешку при сем бахвальстве. Ведь под завесою хвастовства всегда таится гибельная слабость.
Как и грозился Гинденбург, Федору отвели маленькую коморку на нижнем ярусе одной из башен предзамка. Скромный покой с узеньким окошком, с обстановкой начисто лишенной даже намека на роскошь. Только распятие, четки, открытый молитвенник да ложе под серым покрывалом, заснуть на котором было возможно, только сильно умаявшись. Крынка с водой и горбушка с отрубями – такой обед ждал его сегодня. Заскрежетал поворачиваемый ключ, и Басманов оказался один на один с неизвестностью.
Позже, ближе к полуночи, какой-то незнакомец в темной одежде, передал ему приказ магистра немедленно явиться. Он сопровождал его, освещая дорогу. Больше всего Федьке захотелось избавиться от этого, дышащего в спину, провожатого, броситься бегом вниз, и на самом быстром коне мчаться прочь отсюда. Но осознавая бесплодность, а главное последствия такой отчаянной попытки, он, глубоко вздохнув, и заставив себя нацепить личину дружелюбия, отдернул занавес в покои Фюрстенберга.
Эта огромная квадратная зала с богато декорированным звездчатым сводом, сверкающая золотом и серебром драгоценных сосудов и светильников, пестревшая яркими тканями, редкими мехами, пропитанная неведомыми ароматами, не оставляла никакой надежды на спасение души.
Магистр полулежал в широком кресле, облаченный в широкую хламиду, подбитую мехом. На медвежьей шкуре у его ног, на коленях стоял стройный оруженосец. Он, осторожно, словно драгоценную реликвию, натирал ступню старика лечебной мазью. Разросшиеся подагрические суставы причиняли тому острую боль, особенно по ночам. И сейчас, несмотря на деликатное обращение своего помощника, он мучительно морщился, невольно цепляясь за подлокотники.
Когда Федор ступил под богатую сень этого покоя, юноша не поднял головы и не прекратил своего занятия. Магистр же слабо улыбнулся, отвечая на приветствие.
-Друг мой, не потревожил ли я твой сон? – спросил он.
-Мастер, сон мой чуток, и я готов спешить по первейшему твоему требованию.
Старый пес снова обратился в волка. Он понял, что русский принимает навязанную игру, что «кнут и пряник» заставили его усвоить правила.
-Моя чаша пуста, и некому ее наполнить, - произнес он с фальшивым сожалением.
Басманов подошел к маленькому столику и, наполнив темным густым вином тяжелый кубок, с поклоном подал его магистру.
-Это меньшее, чем могу я ответить на милость твою.