Проба пера.

[LindaKoi]

Время. Человек. Судьба.



Федор Басманов - историческая личность или литературный герой?

Предупреждение: помимо уже перечисленных, имеет место гомоэротизм не самого высокого рейтинга, а также обилие фраз на иноземных языках, писаных латиницей, многих это раздражает, так что заранее извиняюсь.

Глава 7
Новое грехопадение.

Ведомый своими безмолвными проводниками, Федор попал в святую святых – личные покои магистра. Все здесь служило для отдыха и неги – и потолки, украшенные деревянной резьбой на темы германских легенд – почти четыре года лучшие немецкие резчики трудились над ними, и причудливые бронзовые светильники – лампадофоры, заправленные оливковым маслом, и положенные друг на друга ковры и шелковые подушки. В алькове, под резным же балдахином, стояло богатое ложе. Золотное шитье и куничий мех покрывали его. На стенах – не суровые святые мужи, не Пречистая Дева, нет, резвились там голозадые младенцы, игриво целящиеся из лука или разбрасывающие розы и лилеи. А в огромных глиняных горшках росли живые деревья, на которых были и невиданные солнечные плоды, и цветы с удивительным ароматом. На витых шнурах висели клетки с птицами, щебетавшими на разные лады.
-Сие лоно Авраамово или врата преисподней?
-Не страшись ничего и не спрашивай, - один из рыцарей усадил юношу на постель, другой же возжег бронзовую треногую курильню.
-Вот возьми, - в маленьком серебряном ларчике были какие-то черные блестящие кругляшки, - надо съесть.
-Что такое? Не отрава ли? – ибо снадобье более походило на козьи орешки, чем на ключ от тайн мирозданья.
Но немец, понимая недоверие, сам надкусил странную пилюлю, таковую же да еще зеленоватый порошок, он всыпал в чашу курильницы. Покой тут же наполнился сладковатым дурманящим ароматом. Федор взял предложенное. На вкус оно оказалось точно смола.
-Брат мой, - спросил рыцарь, что сел рядом, - прошли ли твои тревоги, изведал ли ты покой?
-Я покоен, - прошло совсем немного времени, но какая-то приятная томность овладела им.
-Готов ли ты к откровениям, чтобы не ждало тебя?
-Готов.
-Тео, разрешишь ли так звать тебя? – вопрошал некто третий, и противиться ему не было ни сил, ни желания.
-Да, да….
-Тео – Дар Божий!
Руки и ноги уже не слушались, Федор лег на высокие подушки, веки его смежились, он слушал и слушал тихий голос, сулящий ему неземное блаженство и наслаждение. И произошедшее после казалось ему в тот миг приятным и правильным.
......................................................................................................................................................................................................................
Среди ночи Басманов очнулся от жажды и холода. Сумрачно в покое, тихо. Нагую плоть свело ледяной судорогой, сердце готово выпрыгнуть из груди, липкий пот выступил на лбу. Неужто все было на самом деле?! Со смесью отвращения, стыда и отчаяния Федор вспоминал события минувшей ночи. Откуда ему было знать пагубное и непреодолимое действие арапского любовного зелья и снадобья, что зовется чарас, вкусив которого человек может и со скалы прыгнуть, и по горлу себя полоснуть. Все как во сне страшном привиделось. Он застонал в голос.
Тут же вошел кто-то.
-Что тебе? – в темноту крикнул Федор, кутаясь в меховое одеяло.
-Мастер велел позвать тебя в купальню, - это был юный виночерпий магистра. Он снова нацепил свою мышастую рясу, и хитрая мордочка его являла миру образчик постного смирения.
У Басманова возникло желание окунуть этого наглеца в кипяток с господином его вместе, и еще с десятком рыцарей заодно. Однако он сполз с постели, и, зябко переступая босыми ногами по стылому камню, поплелся за мальчишкой.
В подвале с низким стрельчатым потолком стояла огромная лохань, исходящая ароматным паром, в камине жарко трещали дрова, на стенах чадили факелы, остро пахнувшие сосной.
-Уходи, - велел он, и парнишка, с заминкой, но подчинился.
Не без удовольствия погрузился Федор в теплую воду, согреваясь телом, но все еще содрогаясь внутренне. До красноты, до боли тер он плечи, грудь, спину, живот, бедра, словно кожу хотел содрать с оскверненного тела, плескал в лицо, и все не мог смыть с себя порочных прикосновений, самого смрада греховного соития. К тому же стало очевидным, что несколько дней наездник из него некудышний. Басманов ударил кулаком, расплескивая воду.
-А ведь немчин упреждал меня!
Но все проходит. Не имея ничего лучшего для утоления жажды, юноша налил себе вина из предусмотрительно оставленного поблизости кувшина. Потом еще, и еще. И снова начал падать в сон, когда чьи-то легкие прикосновения разбудили его.
Федор резко обернулся, хватая незнакомца за руку. Это был прежний слуга магистров. В руках его – костяная гребенка, на шее висела простыня.
-Разрешишь ли помочь тебе?
Желание гнать парня пропало, к тому же от ладоней его исходило приятное, ласковое тепло. И он позволил чесать свои густые кудри, размять нывшие плечи, а потом и осторожно отереть чистой тканью. И снова уже знакомое похотливое возбуждение охватило его. Словно все тело его вдруг сделалось уязвимым для нечистых помыслов, и в чресла бесы вселились. Чтобы скрыть свое состояние, он, оборачиваясь влажным полотном, нарочито грубо спросил:
-Что одежу не подал?
-А желаешь ли ты облачаться? Может что иное потребно тебе?
И дернул простыню вниз.
Последняя преграда соскользнула с бедер Федора, обнажая постыдно восставшее очевидное. Не говоря не слова, паренек опустился на пол, и крепко обхватив ягодицы русина, взял его причинное место в рот. От яркого ощущения, пронизавшего Федора, он, вместо того, чтобы оттолкнуть развратного малого, только глубже толкнулся в его глотку. И это было встречено сладострастным возгласом. Запрокинув голову, едва держась на дрожащих ногах, Федор весь отдался мучительному удовольствию. Казалось, пытка сия будет продолжаться вечно, но….
-Понравилось тебе? – спросил нечестивец, отирая губы. В глазах его плясали черти, и весь он дышал распаленным желанием.
-Вон! Пошел вон! – опомнившись, по-бабьи взвизгнул Басманов, отпихивая от себя гнусную тварь. Оскоромиться, опоганиться дважды, в силах ли он снесть такой грех.
Служка, обиженно шмыгая разбитым носом, удалился.
Гнев душил Басманова, крича проклятия, вбежал он в покои магистра. Пугливые холопья-эсты кинулись прочь. Федор желал немедля скрестить клинок с обидчиком. Но и тут мудрое провидение послало ему Штадена.
-Полно, полно, - встал он на пути, - уймись, друже. Не сотвори непоправимого.
Басманов толкнул его в грудь, но тот устоял, набычившись.
-Где меч мой?
-Что в сабле толку, коли срам не закрыт, - нагло ответил немец.
И это едкое замечание охладило пыл юноши, уняло гнев.
Застыдившись, он искал, чем прикрыться.
-Так-то лучше будет, - с этими словами Генрих стянул с себя верхнее платье и накинул ему на плечи.
Уже в келье своей, Федор спросил: «Где эти?»
Речь шла о рыцарях.
-Посол от твоего великого князя объявился, тута он, в замке. Так все там – ландраты съехались, выборные.
-Посол, а кто, кто прибыл-то? – только что дышавшее злобой лицо, отразило испуг.
-Да я почем знаю, - отмахнулся Штаден.
Федор торопливо одевался, путаясь в непривычной шнуровке и застежках. Справившись, наконец, натянул сапоги.
-С непокрытой головой и на люди выйти зазорно, - проворчал он, запахнувшись в плащ.
Штаден, неразлучный с фляжкой, хлебнул и протянул Федору.
-Утих? Ты сюда зачем попал? В «божьи дворяне» записаться? Или за иной нуждой?
Хитрые глазки буравили, словно под кожу лезли.
-А ты как думаешь?
-Думаю, что не прост ты, Федор Алексеич, и непростое замыслил. А такое по горячке не содеют.
-Вольно тебе рассуждать, если б знал только, что они творят?!
-Знаю! Знаю…, и не велика в том беда. Жив ты, цел, а магистр тебя теперь приблизит. Это токмо для пользы.
Федор сжав кулаки, выдавил сквозь зубы: «Уже…приблизил».
-Кому что дано. Знать, так тебе на роду написано. Ведь не остерегся.
-Да кабы я знал!
-То что? За отцовым хребтом бы вечно отсиживался?
Прав был проклятый немец, прав.
-Здесь никто тебя нечестивым деянием не попрекнет, а другим о том и знать без надобности. Не стоит тебе сегодня по замку рыскать, послы московские задержаться, так вдруг со знакомцем каким столкнешься. Этих-то не отправишь на дыбу.
-Здесь что ли быть?
-Пойдем-ка, развеемся. Охолонешь головкой.


Глава 8
Братья-волки.

Посольские ожидали своего предводителя на площади перед епископским замком. По закону никто не смел проходить по территории Ордена с оружием, однако русские были при бердышах и саблях. Несколько лет назад ливонцам удалось обманом отсрочить выплаты дани, теперь же царь требовал 12 бочек золота. Чтоб не столкнуться с ними нос к носу, Штаден вывел Федора через малые, западные, ворота.
-Не ко времени мы здесь оказались, того и гляди войной пойдет твой царь.
Басманов молчал. Пока Адашев раскачается, много воды утечет – побряцают железом, да и восвояси уберутся – не понаслышке знал, что соотечественники только в обороне крепки, в родном дому и стены помогают. А чтобы осаду держать али в поле выйти, те премудрости давно утрачены.
-Зришь реку, - начался ледоход, и бурное течение несло рыхлые льдины и черные коряги, - впадает она в озеро, что Чудским зовут. А народ местный – чудью. Там великий предок государя нашего, Святой благоверный князь Александр, большую победу взял над немецким орденом. Ко дну пошли твои рыцари. А город этот тоже наш – его князь Ярослав основал. Юрьев это, а не Дерпт.
Все это Федор узнал в Новгороде, от тамошних старожилов.
Штаден хмыкнул недоверчиво.
-Может и так все, проку в том большого нету. Захочет ли Ливония под руку московита итти?
-Магистр слаб, сам видел, сколь развратило их мирное житие.
Так, за разговором, они покинули границы города. Ни пеший, ни конный не попались по пути, все дальше уходили они в поле. Дорога шла на подъем. На склоне холма, залитом ярким солнцем, уже сошел снег, золотыми монетками горели первые цветочки. Опрятная мыза виднелась за каменной оградой. Из распахнутых ворот просторного хлева слышалось мычание скота. Откормленная корова высунулась на двор, ухватила клок прелого сена из развалившейся скирды, и медленно двигая челюстями, уставилась на пришельцев. Следом показалась баба, одетая в черное сукно, на голове – белый вышитый чепец, на груди – серебряная бляха с янтарем – зажиточная чухонка. Она несла глиняный подойник, полный молока, от которого шел теплый дух.
-Молочка бы, - захотелось вдруг Федору. Штаден хохотнул, но все ж направился к бабе, спросил по-немецки. Та глянула на него хмуро, потом на рыцарский плащ Басманова, что-то крикнула гортанно, зло. Тут же, как из-под земли, выросли два рослых парня, оба с дубьем в руках.
Генрих охнул, отступая.
Не имея сабли или иного оружия, Федор схватил с земли суковатую палку, словно нарочно тут оказавшуюся, и, оттолкнув товарища себе за спину, приготовился к защите. Первый малый пошел на него, размахивая дубиной, и уж было готовился нанести удар сверху, но более расторопный русский огрел его поперек живота. Не глядя на противника, рухнувшего наземь, он едва успел отбить удар второго. Этот был поопытней, удары так и сыпались со всех сторон. Штаден сунулся помочь, потянулся за дубинкой побежденного, да тот, видно, пришел в себя, вскочил на ноги, а замешкавшийся немец получил по спине. Он так и остался лежать, мордой в грязь, то ли и в правду был плох, то ли прикинулся. Теперь Федору пришлось обороняться от двоих. Но сия наука ему с детства была знакома, и в ней он немало преуспел. Вскоре и он, и его противники, изрядно потрепанные, измолотивши друг дружку, бросили палки и сцепились в рукопашную. Хоть и было их двое, но так и не смогли они взять явный перевес. Федьке удалось прямым ударом в нос оглоушить одного, и теперь он желал расправиться и с другим. Завалив его, он занес было кулак, когда вопль Штадена заставил оглянуться.
-Tausend Teufel! Dort die Wölfe! (Тысяча чертей! Там волки! нем.)
Огромные зверюги дыбили шерсть, оскаленные пасти щерились клыками, зло горели желтые глаза. Припадая к земле, с глухим рычанием они приближались. Федор вздрогнул, перекрестился - с таким ворогом без железа придется тяжко. Почувствовав его неуверенность, лежащий парень вывернулся, схватил русского за плечи, и перебросил через себя. Федор больно ударился головой о камень, аж свету Божьего не взвидел. А нападавший придавил его ногой, и с глумливой усмешкой сказал что-то неласковое: « Olet kuollut!» (Ты - покойник! фин.)
Тут и второй подоспел, пнул под ребра. Но тут раздался гневный окрик: «Paikassa! - Седой старик со всех ног ковылял к ним, - Risto, Lauri, vapauttamaan hänet välittömästi!» (На место! Ристо, Лаури, освободите его немедленно! фин.)
Подняв чудной, с колокольчиками, посох, он так принялся охаживать молодчиков, что те бросились прочь, и вскоре исчезли в зарослях береговой ветлы, бирюки растворились за ними серым туманом.
Федька сел, потряс головой – в глазах двоилось. Из-за каменюки, о которую он со всей дури приложился, выполз Штаден. Рожа чумазая, в волосьях листы сухие застряли. Баманов прыснул: «Обделался, аника-воин?»
Старик, запыхавшийся, испуганный, принялся причитать: «Прости, прости, боярин, будь милосерд, хошь меня прибей за дурней моих».
Федор поднялся, опершись на стариков посох. Сплюнул ему под ноги кровью с разбитых губ.
-Тебя-то не трону, колдун. Грех с тобой связываться.
Взгляд старого чухонца резанул по сердцу, но он тут же начал опять униженно горбить спину.
-Не серчай, господине, не побрезгуй в дом войти, руду унять.
Звякнули колокольцы – Федор задел посох. Медные птицы или звери крылатые, не разберешь, украшали клюку.
-Ну, пойдем.
-Вот и попили молочка, - шутканул Штаден. Басманов рассмеялся, несмотря на боль в избитом теле.
В горнице было чисто, просторно. Гладко струганные лавки, стол под нарядной скатертью. В красном углу, вместо икон – еловые ветки, перевитые красной лентой. На полках, как напоказ, расписная посуда. Большая изразцовая печь горделиво поблескивала начищеными медными кастрюлями и сковородами. В Московии не всякий боярский дом мог похвалиться таким достатком.
Старик, не переставая кланяться, просил подождать тут, а сам скрылся за занавеской. Послышалась какая-то возня, шушуканье. Снова заколыхалась ткань, и вышла отроковица. В руках ее был рукомой. Стыдливо воротясь, она помогла Федору отереть кровь. Дошла очередь и до Штадена.
-Чья ж такая, красавица? – спросил он, нахально разглядывая зардевшуюся девчонку. Соломенная коса ее была перехвачена искусно вышитой лентой, на нежных щечках – конопушки, под тонким полотном колыхнулись крепкие грудки.
-Дочка хозяйкина, не забижайте ее, - старик поставил на стол крынку с молоком и миску, полную только что испеченных лепешек.
Федор подмигнул Штадену, и, расстегнув плащ, сказал: «Пусть отряхнет да зачинит».
Девушка наклонилась поднять упавшую одежду. Генрих шлепнул ее по круглому задку, чем вызвал ее испуганный вскрик, и хохот Басманова. Совершенно смутившись, чухонка убежала в сени.
Парни с удовольствием поели, и от добавки не отказались. Досада от недавнего происшествия прошла сама собой. Они охотно слушали старика, его росказни о нелегком кочевом житие.
-А тута ты как? Поди, за вдовушкой увиваешься? - спросил немец.
-Стар я уж, по бабам-то бегать. У ней луччая корова прихворнула, вот и упросила помочь.
-Значит, скотину заговориваешь, - Федька рассматривал старика, - а человека сможешь?
Лукавые морщинки собрались у глаз чухонца.
-А ты, болярин, сам покумекай, кабы не мой заговор ты б не охнуть, не вздохнуть бы во сию пору не мог, мои детинушки крепко колотят.
И верно, они со Штаденом были бодры словно после хорошего отдыха.
-Да, бойцы хорошие. Где наловчились?
-Много лихих людей по свету гуляет, поневоле научишься, коль живот дорог.
Оно и понятно, бродягу любой обидеть может. Да только не таков старик, не таков.
-Ворожить ты умеешь, а можешь ли судьбу предсказать?
-Все в руцех Божьих, - уклончиво ответил колдун.
-Да ты в Бога-то веруешь, нехристь поганый? – разозлился Басманов. Схватил старика за шиворот, тряханул, - Юлить со мной не смей!
-Верю али не верю, то мне одному ведомо. А токмо крещения дважды не принимал, - без боязни сказал старый, смотря в упор. Федор разжал руку, ноги подкосились, он повалился на скамью - сердце словно в кулаке кто стиснул.
-От…пус…ти, - произнес едва слышно.
Старик отвел взгляд, и сразу дышать стало легче.
Штаден испуганно смотрел то на побелевшего Басманова, то на деда, что-то шептавшего под нос.
-Э-э, пора нам, поди, магистр обыскался, - произнес, заикаясь. Вылез из-за стола, и пошел к выходу.
-Бежишь? – бросил в спину русин. Трусоватая оторожность Штадена бесила его.
-Я, тово, девку потороплю…, - пробурчал немец и юркнул за дверь.
-Пусть его, - махнул рукой старик, - не серчай, болярин, уж больно ты запальчив. Такие долго не живут….
-И какие ж мне лета намеряны? – тихо спросил Федор.
-А вот приходи завтрева, как стемнеет, един приходи, тогда и потолкуем.
-Добро.
В задумчивости Басманов покинул мызу. Сгустились уже прозрачные сумерки, и Штаден, неожидано вынырнувший из-за стены, напугал его.
-У, черт! Почто хоронишься?
-Закутайся, не ровен час лихоманку подхватишь, - рыцарский плащ грел плечи, но не душу.
-Что мыслишь?
-Дурное это место, не гоже сюда ходить. Таких на кострах жгут.
-Верно сие, молчать об ем надо.
Они уже спустились в лощину, когда четыре тени отделились от темных силуэтов кустов и скользнули к дому. Штаден обернулся – словно две пары угольков сверкнули и тут же исчезли. «Die in der Dunkelheit leuchtenden Augen des Wolfes sind Werke des Teufels» (Светящиеся в темноте глаза волка – это творения Дьявола нем.) - вспомнились ему слова из читанного когда-то давно бестиария. Передернув плечами, Генрих ускорил шаг, догоняя Басманова.