Наснималось...

Если сидеть у окна и глазеть в него, можно увидеть много интересного, например:

Неприятный разговор



Или интересные атмосферные явления





Или вообще из ряда вон

Юпитер смотрит на Теллуру



Для сравнения этот самый Юпитер

@настроение: Без стакана не поймешь...

@темы: Разносторонне, фотки не в тему

---

Федоре было б в самый раз!

Хорош сарафанчик:



А сверху такую штучку:

@темы: В тему, Федор Басманов

---

Первый день диеты не прошел даром, а выплеснулся чем-то неадекватным....

То ли с голодухи, то ли от большого количества выпитого зеленого чая, я сегодня не только расписалась, а еще и размалевалась! Давненько такого не было.

"С болью в сердце зачитываю список" - как говорил персонаж В. Гафта в фильме "Гараж"

Нижеприлагаемое писано в классическом каноне "Князя Серебряного" Толстого А. К. Типажи строго по тексту. И вообще по мотивам его произведений. Я заранее прошу прощения у самого Алексея Константиновича и его горячих почитателей, что залезла грязными лапками в его творчество, покусившись на переписывание. Это своего рода вольное изложение, с небольшой отсебятиной. Авторский текст великолепен, мой - отвратителен, но не могу не поделиться.

Итак,

СЦЕНА В ШАТРЕ, КОЕЙ НЕ ПИСАЛ АЛЕКСЕЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ТОЛСТОЙ

Князь ни отдышаться еще не успел, ни лба утереть, как один из начальных людей Басманова явился звать его отобедать со своим господином. Ноги не шли, сердце щемило злой кручиной по названому брату. Он облобызал крестик его, и медь отозвалась ласковым теплом, согрела, утешила. Мол, здесь я, с тобой, обороню и прикрою от любого лиха. Серебряный приказал выставить дозор у свежевырытой могилы, дабы волки не потревожили милый ему прах. Сам же, завернувшись в епанчу и надвинув шапку, побрел к освещенному кострами шатру. Отблески и тени плясали на его изукрашенных прихотливыми узорами стенках, и казалось, что само адово воинство собралось там на свое богопротивное пиршество.
Вечерний туман тянул сизые полосы, где-то жалобно заплакал козодой. И тогда послышалось князю ворчание доброго его Михеича: «Охти мне, батюшка, Никита Романыч, не ходи; не жди блага от кромешника, тетка его подкурятина. Очи-то его маслены, речи-то охальны, сгубишь только себя самое да за зря!». Оборотился князь – никого, померещилось с устатку.
Почитал Никита Романович волю царскую волею Божией, а потому и введенную им опричнину судить не смел, к тому же не хотел он без причины обижать гостеприимство. А припомнив, как храбро бился молодой опричник, как смело бросал коня своего в самое пекло побоища, невольно проникался к нему симпатией.
«Много грехов ему отпустится», - зазвучали слова Максима. С тем князь, перекрестившись, отдернул завесу палатки.
Басманов и сам не ведал, что за блажь ему пришла дружиться с князем. Вроде земщина он, опальник государев, благородством своим, прямотой был он ему неприятен. А вот, однако ж, после жара битвы, такая тоска разобрала, хоть плачь. Скучал молодец, места себе не находил, кипела горячая кровь. Искал славы, чести ждал, любви хотел, да все навыворот пошло. При Государе, в достатке, а толку-то – блазнение и обман. Только от милости, от прихоти царя и живу был. Всяк бирюком смотрел, презирал как пса шелудивого, только, что в глаза не смеялся. Был Государь-надежа, да и тот....
Да что толковать, постарел Государь, одряхлел даже, истаял, словно бесами заговоренная черная свеча. Не ярился плотью на прежнего любимца, сторонился, крестясь, а то и свирепым, недоверчивым, оком сверлил, оговорам верил. Федор же начал побаиваться грозного владыки, и тосковать душой, истомившейся по любви, молодым телом страдать, жаждущим привычных ласк. То ли дело раньше – веселье, забавы. А вместо этого пост да полночные молитвы. Терпи, выполняй волю царскую!
От отца Федор доброго слова не ждал, товарищей, что и были, отвратил от себя. Только завистники да наушники кругом, а хуже всех прочих Вяземский с Годуновым. И вот, откуда ни возьмись, явился незваным этот князек. С чистыми, безгрешными, очами своими, с приветливой, по-ребячески открытой, улыбкой и с притягательной силой ладного, крепкого, тела.
Нет, не медведя зарубил тогда, на государевом дворе Малютин пащенок, его, Федьку Басманова, он убил, оставив Серебряного в живых.
Позже, когда случай снова свел их на пиру у Ивана Васильевича, незримой дрожью трясся кравчий, поднося князю заздравную чашу. И влекло его к Серебряному и отталкивало, в стороны тянуло. Но лучше б с ядом было то вино.
И вот теперь зазвал он его гостем. Загоняв дворню, велел ставить шатер, готовить кушанья, доставать дорогую утварь. Песенников и потешников приказывал раздобыть, во что бы то ни стало.
Не зная как лучше принять князя, неискушенного слободскими обычаями, Басманов по давней привычке прихорашивался перед зеркалом, которое юный его стремянный, боясь шелохнуться, держал пред ним. Расчесывая растрепавшиеся кудри, приглаживая соболиные брови, поправляя богатые, звенящие серьги, боярин насмешливо прищурился на слугу. Не надо было зерцала, достаточно было глянуть пристальнее в его восторженные глаза, чтобы понять, как хорош собой царев кравчий. Да только что Серебряному до той красы, манили его другие очи, объятия других рук были ему желаннее, поцелуев уст чужой жены только и хотелось ему изведать. И дума об этом бессильной злобой хмурила чело Басманова.
С тяжелым шорохом откинулась пола шатра, и взошел князь. Он не переменил платья, на котором запекалась кровь Скуратова. И хоть поклонился хозяину, а, присаживаясь на походный стулец, сабли ж однако не отстегнул.
Не успев подняться при его появлении, Басманов не стал ронять себя поспешностью, а вместо того еще вольготнее развалился на мягких подушках. То ли желая раздразнить князя, то ли оскорбить его, нацепил он бабью личину бесстыдства, за которой обыкновенно скрывал свои страхи и страсти. Разговор не вязался. Серебряный, озадаченный странным приемом, не знал, что и подумать. Басманов же, будто черти его донимали, все более разжигал в простодушном князе негодование.
Подолгу гостевал тот в чужих землях, пользовался снисходительностью тамошних доступных девок, знавал все их обороты, но на православной земле не встречал подобных манеров, да еще у кого - у царева ближнего. Воспоминания хранили некий спасительный девичий образ, которому и хотел он быть верен всю жизнь, но действительность заслонила его. В суровой походной жизни князя редки были встречи с такой пригожею непотребой. Только сейчас, в неверном и заманчивом свете факелов, представилось ему узнать молодого боярина, который, с развязностью блудни, нахваливал себя. И не мог Серебряный, в котором играло ретивое, и мужская его натура побеждала, случалось, доводы разума, не отдать должное этим жгучим очам, этим нежным ланитам, этим устам манящим.
С усилием стряхнув навязчивый морок, сказал он с гневом: «Коли все правда, что о тебе говорят…». И сам понял, что статься это может правдою. Не смел бы Максим оболгать так человека. А уж когда Басманов и от летника не открестился, то побледнел Никита Романович, глянул на кривлявшегося перед ним опричника, как на нечистую тварь, и отшатнулся, боясь оскверниться.
«Мне и смотреть-то на тебя соромно!» - вырвалось у него.
Кровь отхлынула от лица Басманова, он вскочил на ноги, отбросив всякое жеманство. Еще немного и за сабли бы схватились. Совсем недавно бок о бок били, гнали татар, а вот опять недругами стали.
«Ужо тебе, князюшко! Я-то жил - не тужил, по сторонам поплевывал, покамест не заполз ты холодным аспидом да под самое, под сердце!» - досадовал Басманов. Таков же как все был Серебряный, одного поля ягода со всеми родовитыми да знатными, кои считали зазорным якшаться с новыми слугами государевыми. То обстоятельство, что пришел Серебряный вместе со Скуратовым Максимом, не убедило Федора в обратном. Можа заискивал князь перед недремым оком государевым, а может и иная на то причина. Ревнивая мысль эта шпаранула кипяточком, и он возрадовался смерти отроча.
Видя, что князь сбирается уйти, он, повинуясь минутному порыву, положил руку на плечо ему, молвил, просительно: «Останься, князь, не держи обиды. Не побрезгай хлеб-соль разделить. Экий ты славный рубака!»
Добродушие возобладало в князе, улыбаясь, он снова уселся у накрытого стола. Черной скатертью был тот стол покрыт, на серебряном блюде - ломтями аржаной каравай крутой солью припорошен, в чарках стылой слезой - водка. Осушили по первой, не чокаясь, за помин убиенных. Преломили хлеба. В задумчивой печали поник князь главою, тайком провел рукой по веждам.
Басманов из-под опущенных ресниц, украдкой, замечал за ним. Не сокрылось от него горе Серебряного. «По любимым так сокрушаются. Плохи твои дела, Федька!» И отчаявшись, зашептал, неслышно, заговор: «Аз призываю на порог помощников да пособников, на слово идите, плату возьмите да с тем уговор, дабы Никита, сея трапезы вкусивши, хоть малу долю, буде мене во всём единомыслен да покорен. Тако нощь сею трапезу благословеньем бесовским освятите, да крестом чёрным окрестите, тако бы вкусил раб божий Никита на славу сил тёмных. Тако быть бы ему со той трапезы во всяком деле согласну. Замок - уговор, а ключ - поделие. По веки вечные, аминь».
Завыл ветер в верхушках дерев, затряс ковровые стены, замигало, заплясало пламя, чуть и вовсе не притухло, а опосля ярче прежнего разгорелось. Испуганный стремянный, наполняя заново кубки, чуть баклажку из рук не выронил, заозирался. Рука поднялась, перекрестится, но Басманов взглядом окоротил его.
-Я ведь, княже, не всегда таков был, - мягким, вкрадчивым голосом начал он улещивать Серебряного, - ты послухам-то не верь, иной, да и соврет - не дорого возьмет. А в Слободе и не таким станешь, прикажи царь – и на отца с ножом брошусь! Так-то вот, житьишко наше бесталанно, судьбишка не завидна.
-Да уж лучше топор, да к Господу, чем такой урон чести!
-Не давай зарока, Никита Романыч, ох, не давай! И ты можешь перемениться в един час. Либо царевым ослухом прослыть, изменником, злокознивцем, а либо в ладу быть с Малютой, с Вяземским да с прочими, с кем и во поле рядом не присядешь. Так не уж-то из-за них голову сложить с речами прямыми, но неразумными. Лучче их же подкопами да каверзами известь, и бысть в вечной милости. Ты меня держись, я Государю словечко заветное и замолвлю.
Вот вроде и попрекал Басманов сам себя постыдным житьем, и поклеп на себя возводил, стараясь казаться хуже, чем есть, а опять не уразумел князь, что уши его слышали. По чужому нашепту стать в милость царскую – да куда ж это годится?! Он вгляделся в лицо говорившего, ища там насмешку, лукавство, но тщета – не шутковал Басманов. И прошлое отвращение поднялось в Серебряном.
-Есть и похуже тебя, говоришь? Ну, да мне они не ведомы, с ними я покамест не встренулся, а с тобой не хочу отныне дел иметь!
-Не хочешь?! – не вскричал, взрыднул Басманов. Кинулся навзничь, уткнулся в шелковые пуховики и заголосил, запричитал в голос, аки бабы-печальницы на похоронах. С переливами, с перекатами, так себя жалеючи, словно прощаясь с белым светом.
В изумлении стоял князь, как на лярву на глумилище, на боярина глядел. Да тот ли то молодец, кто с ворогом расправлялся, как коршун с цыплятами?!
Плюнул в сердцах, да к выходу ринулся.
Ох, князек, твердый ты камешек, но водичка по капельке и скалу сточит. Не пронять тебя пока, а мы заново испробуем.
«Совью себе петельку шелковую, затяну удавочку да покрепче!»
Глаза-то на меня не жги, не режь! По-моему будет!
И продолжая выть плаксиво, новый заговор заплел: «Помощники да пособники, взойдите, плату отслужите, Никиту заговорите. Дабы Никита был во всем мне покорен да на любую пагубу кроток. Чтоб горела, кричала душа Никиты, чтоб трепетала, спокою не знала. Слово - кремень, сделано, слеплено, не отладить, не отлепить ни первому человеку, ни последнему! Истинно!"
Налетел вихрь, пуще раньшего, земля дрогнула, закачалась. И внесло, вдунуло в шатер песенников, оттеснивших Серебряного. И ударили они плясовую, ни рук, ни ног не щадя, глотки надрываючи. Гудки и сопелки, бряцание колокольцев слилось в круговерти беспечного веселья. И сам боярин им подпевал и подыгрывал! Посветлел князь, оживился, увидав перед собой не хныкалку запечную, а удальца-храбреца справного. Расхохотался задорно Басманов, тряхнул кудрями: «Эх, Никита Романович, открытая ты душа, я ж спытать тебя хотел. Государь-батюшка наш не такие еще загадки может загануть – привыкай! Не токмо дыбой аль честным поединком истину имают, иное слово потяжельше каленого железа станет».
-Что и мыслити о тебе? – развел руками Серебряный, - все дорожкой прямой ходил, а с тобой – заплутал. Но раз Богу угодно было свесть нас в доброй сечи, выпьем за наше знакомство, за здравие!
Со звоном сдвинули они чарки, плеская одна в другую.
-Эй други, соколики мой! Заиграйте вы песенку гостюшке дорогому, величайте Никиту Романовича, повеселите его!
И песенники без переходу заиграли старинную величальную:
«По меду, меду патошному,
Ай, да плыла чара серебрена,
У ней поясок позолоченный,
В ней силушка заговорена.
Взялся за чару, Федор-господин,
Подает Никите, гостю званному.
Подает да приговаривает,
Выпей, гостенек, выпей, ласковый,
Выкушай до дна, душа разлюбезная.
Ах, хорош наш гость,
Никита свет Романович,
В терему живет, ходит гоголем,
Ясным соколом, белым лебедем.
Слава добрая наперед бежит,
Наперед бежит, скачет по свету.
Уж не зорька ли красна – тебе матушка,
Уж не светел месяц – тебе батюшка,
Будь же здрав, Никита Романович!
Будь же в милости ты у Господа!».
И пошло меж них чередой - за всех родичей да товарищей, за погибель всех лютых недругов. Стоек был Басманов к хмельному, будучи завсегдатаем корчмы на Балчуге, но и Серебряный от него не отставал. Опрокидывали они чарки одну за другой; горлопанили потешники без отдыху.
За полночь перевалило, когда Басманов подметил, что начал князь уставать, клониться на подушки. Разговор его сделался свободен, очи заблистали пьяно.
«Съела рыбка червячка – не заметила крючка» - подумал опричный боярин. И, подсев ближе, вопросил доверительно: «Тяжко, княже, без любушки, без зазнобушки летом холодно?».
-Да невесело, Федор Алексеич, только нет у меня больше невесты. За чужого она просватана.
-Да неужто краше ее в целом свете не сыскать? Вот поедем ко мне в вотчину, там любую деваху выберешь, мне поверь, товар лакомый!
Серебряный отмахнулся: «По што оне мне, подневольные. Мне б такую ладушку, чтоб только меня и видела, чтоб единим со мной воздухом дышала, чтобы только для нас всходило солнышко».
-А коли был бы я – красной девицей, за себя бы взял?
Серебряный посмотрел на него долгим взором, но после смущенно отворотился: «Что толковать о том, чему не бывать…».
Подвигаясь еще, Басманов почти на ухо сказал: «А вот я тебе песенку пропою, а ты послушай».
Враз притихли бесовские весельники, только струны легонько затренькали грустный наигрыш:
Ой, да думка-думушка, дума спобивает,
И одна та думушка прочи заминает,
Не знаю, как с той думой быть-то, быть,
Ах, без милово дружка скучно жить!
Он, меня, бедняжечку, не любит,
Все разлучницу не позабудет,
Меня в гости не зовет,
Ко мне в гости сам нейдет.
Нападала на меня груть-тоска,
Зазову к себе я милого дружка,
Час ли часик часовать, час часовать
Едну ночку ночевать…».
Смежил ресницы Серебряный, и заблестела меж ними слеза. Федор наклонился и у самых губ его, одним дыханием, стребовал: «Понравилась тебе моя песенка?»
Легкой стала голова князя, ноги наоборот тяжелы. Опустился он на мягкое ложе, а радушный хозяин все потчевал, и сам пил наравне. И будто не брало его крепкое зелье, а вокруг разгульнее зазвучала музыка, смелее напевы. Покатывался князь со смеху, бранил потешников незлобно, и в дно кубку смотрел. А еще чаще поднимал он глаза на хозяина, как на доброго приятеля, как на дружка закадычного. Басманов расстегнул атласный кафтан, дернул мелким жемчугом унизанное ожерелье шелковой рубахи, длинные его русые волосы блестящей волной струились по белой, с лебяжьим выгибом, шее. Сел он ближе - руку протяни, так что мог князь отметить родимое пятнышко у правого виска. Хмель алел на щеках, влажнели приоткрытые губы, призывно мерцали фиялковые очи. В таком небрежном виде, с нескромными расспросами, в угаре веселья, показался он Серебряному неотразимым.
«Был бы девкою, завалил бы ужо, разохотил» - подумалось соромное. И едва слова такие споймав, что уж готовы были сорваться, отвел взгляд.
Песнею же, идущей от самого сердца, и вовсе зачаровал князя. Вместо ответа, уже не сдерживая себя, он обнял Басманова и припал к его зовущим устам. В темно-серых глазах Серебряного читалась необыкновенная, какая-то неосознанная решимость, не дававшая ему размышлять в минуту невольного действия. Почудилось ему, будто Елену он целует, что ее держит в своих объятиях, она это на него из-под сени черных ресниц глядит.
Басманов же, еще до конца не веря своему фарту, запрокинул лицо и засмеялся тем, тихим, счастливым смехом, коим смеются только малые дети да законченные негодяи. Приникнув всем телом к князю, он обвил его сильными руками, прижал, отвечая на лобзание. Но посмеялся над ним Нечистый, позабавился вволюшку – случилось непоправимое….
От крепких объятий крестик уязвил, ужалил, князя в грудь, острой болью возвращая его на этот свет. В наступившей тишине отчетливо донеслись звуки протяжного тоскливого воя.
-Что это? – испуганно и гневно вскричал Басманов, отпрянув.
-На могиле пес завывает, - донесли ему.
-Подать сюда лук, я его отучу мне мешать! У, сучье племя, и мертвым Скуратов покоя не дает!
Имя безвременно покинувшего друга вконец отрезвило Серебряного.
-Не тронь его, Федор Алексеич, - остановил он Басманова, поднимаясь на ноги, - То Максимов верный Буян на могилу меня зовет. Засиделись мы с тобою допоздна, не дело псу быть преданней брата.
И не мешкая более ни минуты, вышел в ночь.
Ох, и проклинал же его Басманов вслед самыми страшными проклятьями, ох и ругал словесами гнусными, заходилось сердце, сочилось ядом. А еще больше себя клял. Как ни ставил силков, а все без толку. И зарыдал он тогда, забился, по-настоящему, петелька ему и впрямь мила сделалась. Но вскоре сон сморил его.
Тревожно спал он, стонал и вздрагивал, когда кто-то легонько тронул за плечо. Подумав, что это кто из слуг, он отбросил беспокоившую руку, велев убираться. Однако будивший был настойчив.
-Ну что тебе? – измученно вопросил Басманов, оборотив заплаканное бледное лицо. Сквозь завесу спутанных кудрей не сразу и разглядел, а когда понял – кто пред ним, радостная улыбка заиграла на припухших губах.
-Вернулся….
Да, то был Серебряный.
Не промолвив ни словечка, он опустился рядом, и приобняв подавшегося к нему Басманова, запечатлел страстный поцелуй. Сразу стало удушливо, знойно боярину, принялся он стаскивать одежу, разбрасывая, и с себя, и с нежданного посетителя. И уже нагими, увлек за собой на, благоухающее сандалом и лавандой, измятое ложе. Трепеща разорвать желанные оковы, нырнул он под князя юркой рыбкой, лобзая его горячо, впиваясь перстами в сильные рамена. И не заметил в упоении, что сердечный друг без кровинки в лице, и что нет на нем креста, а взор его, светившийся добром и отвагой, теперь мутен и отстранен. Словно не человек Божий, а так, пустая оболочка. Но и того было довольно Федору. И даже когда нетерпеливый полюбовник неосторожно сдернул шелковый плат с его плеча, открыв незатянувшуюся рану, ни словом, ни вздохом не укорил. Князь же, чтобы загладить нечаянную вину свою, припал к алевшей язвине и губами собрал рубиновые бисерины, обильно выступившие. Хорошо, истомно сделалось Басманову, раскинулся он, раскрылся, всем существом отдавшись во власть своего повелителя.
«Пусть едина ночка, а моя…» - только и успело подуматься. А потом закружилось все, заходило ходуном, в висках застучало, и пропали, сгинули, и поле чистое, и шатер в нем, и дальние костры, и терзаемые шакалами покойники, а осталась только тайная непотребная одержимость, что сгубила Содом с Гоморрою. Заметались тени-призраки, запрыгали, торжествуя, и гнулось, ломалось меж них тело белое, исходило жарким потом, жемчужными брызгами.
Заухала ночная птица, крылами захлопала, и в тот самый миг исказился лик князя, обернулся звериной харей, рык вырвался из окровяненой пасти.

Возопил Басманов … и проснулся.

@темы: Наброски, Опричнина, КС, ИГ и прочее, Федор Басманов, Слэш

---

Осень вечно права!

Пока у меня не было Нета, все уже успели отпраздновать и юбилей Вячеслава Бутусова, и 20 лет песни Юрия Шевчука "Что такое осень..."
Здорово, что их, без преувеличения, великолепное творчество до сих пор находит множество почитателей, и особенно здорово, что среди них хорошие, тонко чувствующие и талантливые люди.

Отмечусь и я, ибо лучше поздно, чем никогда!

"Ее я написал на кладбище, на Никольском, в Александро-Невской лавре. Я там рядом жил в коммуналке на Синопской набережной, бродил в Лавре практически каждый день. Мелкий дождь моросил, ощущение было такой тоски, печали и колоссальной тревоги... Так грустно стало, что просто невмоготу – я всегда один – и просто она взяла так – бах и написалась. В 91-м году, в конце сентября. Вспомнилось, что ли…".

Ю. Шевчук или, как теперь говорят, Юра-музыкант!

Жить в Питере и не писать, не петь, не рыдать про осень просто не возможно.

Из интервью с Ю. Шевчуком:
«– Музыка, которую заказал бы на свои похороны…
–«Что Такое Осень». Ничего тут не поделаешь, пусть будут веселые похороны. …Мы тут дергаемся – философия, русская идея, поиски истины, а останется только «Осень». Да…».


Вот, собственно говоря, это самое место, и как раз конец сентября, только 20 лет спустя:

Александро-Невская лавра, Никольское кладбище, я всегда одна... Снимала телефоном, потому что поехала туда спонтанно, бездумно, ноги сами повели, так что не в резкости, мутновато, сорри...













Ну, и как эпилог "В последнюю осень ни строчки, ни вздоха..."

@настроение: Осеннее

@темы: фотки не в тему

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Noch ein bisschen die Herbste...

ОСЕНЬ В ПАВЛОВСКЕ

Всё мне видится Павловск холмистый,
Круглый луг, неживая вода.
Анна Ахматова

Пришла тихонько осень золотая,
Взмахнув палитрой красок ярких,
И паутинки ветром разметая,
Заполнила собой просторы парка.

Я в Павловске, гуляю по аллеям,
Шуршит у ног опавшая листва,
Кружится медленно, как будто сожалея,
Но в этом элементы колдовства.

Простор и зелень бархатных полей
Сплошным ковром среди берез и кленов
И это время мне всего милей,
Когда есть лист багряный и зеленый.

На фоне золота берёз одна ротонда,
Как нежный торт, белеет у пруда,
И в небе отражается бездонном,
И уплывает, словно в никуда.

По белоснежным мостикам ажурным
Я в первый раз гуляю не спеша,
Не предаваясь помыслам амурным,
Пусть отдыхают тело и душа.

Ю. Краснокутский

ЗОЛОТО НА ГОЛУБОМ...

Те, кто рисуют нас,
Рисуют нас красным на сером,
Цвета, как цвета, но я говорю о другом.
Если бы я умел это, я нарисовал бы тебя
Там, где зелёные деревья
И золото на голубом.

Место, в котором мы живём,
В нём достаточно света,
Но каждый закат сердце поёт под стеклом.
Если бы я был плотником,
Я сделал бы корабль для тебя,
Чтобы уплыть с тобой к деревьям
И к золоту на голубом.

Если бы я мог любить,
Не требуя любви от тебя,
Если бы я не боялся и пел о своём.
Если бы я умел видеть,
Я увидел бы нас так, как мы есть,
Как зелёные деревья с золотом на голубом.

"Аквариум"

Много-много-много фоток:

















































Все - устала... Домой!

@настроение: Осеннее

@темы: фотки не в тему

---

И еще немного личного...

Осень, осень...

Осень плачет, осень стонет,
И свою красу хоронит,
Но слезами не напишешь
На бумаге пару строк.
Вскрою вены - вот чернила!
(Я так смерть свою дразнила),
Только лишь они достойны,
Передать мою любовь.
Только лишь они не блёкнут,
И рефрен, что ими чёркнут,
Становясь с годами ярче,
Мне напомнит о тебе...

С. К.

Как сладко умереть листом опавшим
Багряно-золотым, прекрасным пусть на день.
На полированный дождями камень лечь,
В надгробий мрачно-призрачную тень.

Голубизна небес виднее в туч разрывы,
А красота души видней в ее грехах.
Сравни себя с листом по осени увядшим и
Жизнь свою попробуй описать в стихах.

Одиночество! Им лишь спасаюсь,
Средь суеты, веселья и проблем.
В мечтательные грезы погружаясь,
Покинуть этот мир стремлюсь совсем.

Уйти, как в океан прозрачный сгинуть,
Как в облачное небо улететь.
Года с себя, как платье, скинуть,
Чтоб в юном теле снова умереть.

Я уже была почти готова,
Позабыть те детские года,
Стать женой и матерью, хозяйкой,
Стать как все – отныне, навсегда.

Вдруг, ворвался как осенний вихрь,
Как в январе буран, в июле гром,
И нервы зазвенели пьяной арфой -
В семье наметился разлом.

Ночь погружений в сладостную юность
Мечта осуществимая вполне,
Когда найдется друг, который сможет
Тебя поставить звездам наравне.

Когда увидит душу в этом теле,
Когда услышит сердце, а не мозг,
И с девочки с наивными глазами,
Отмоет взрослый светский лоск.

Пришла пора изведать развлечений
До сель неведомых, и сладостных вдвойне.
Вернуть вкус жизни, вкус побед и огорчений,
Надеюсь, повезет на этот раз и мне.

И вот я терпким дымом растворяюсь,
И в кружке пива, словно в омуте тону,
Слезой дождя я во вселенной затеряюсь,
Ведь осенью напрасно ждать весну...

@темы: Не физика

---

Самолюбованье...

Так-акс, блинов напекла, пол пропылесосила, холодильник разморозила, за продуктами сбегала, картошку почистила, лампочку ввернула, розетку починила, карбюратор перебрала, масло сменила, крышу в гараже перекрыла... все, девка, спи, отдыхай!

@темы: фотки не в тему

---

Тайная страсть...

Черный жемчуг очень редок. Раньше черные жемчужины с характерным синеватым отливом водились в реках Кольского полуострова. Из такого "гиперборейского" жемчуга носили ожерелья норвежские королевы.





Шелка, парча, алмазы, злато.
Людишки, земли, лавры, власть.
Жизнь при царе, в его палатах,
До пьяну пить и кушать всласть.

Все есть, но ничего не в радость,
Горюет сердце, хоть смеется рот.
Моя краса, душа и младость,
В порочный влипли переплет.

Я бедной мухой в паутине,
Звеню и бьюсь, напрасно, зря.
Давно бы сгинул я в пучине,
Когда бы не было тебя.

Алеет плющ, обняв решетку,
К тебе лечу на краткий миг.
Мой аргамак, почуяв плетку,
Сквозь нивы скачет напрямик.

Меня ты ждешь, нетерпеливый,
Объятья, шепот, поцелуй…
И плачет с нами день дождливый,
Но нам тепло от хладный струй.

Ладонь раскрыл, а там гостинец,
Средь есени - пришел апрель.
Мрачнеет перл, как абиссинец,
От крали мурманских земель.

Ей издавна грузил он шею,
«Теперь он твой, мой милый друг,
Я все отдам, едва ль собой владею,
Будь только ласков и продли досуг».

Приму я жемчуг, как напоминанье
О влажной глубине твоих лучистых глаз.
Его иссиня-черное блистанье,
Мне не позволит дать тебе отказ.

А более не нужно подношенья,
Любовь твоя и так хмелит вином.
Я рад поддаться искушенью,
За счастье в бытие земном.

А после, мне и Ад не страшен,
Он уготован всем, уже ли лучше я.
Пусть скоротечен век, влеченьем скрашен,
Чем долгим будет он, но без тебя.

@темы: Федор Басманов, Слэш, Стихи

---

И снова о праздниках...

Всемирный день защиты животных или просто День животных (англ. World Animal Day) — международный день призванный обратить внимание человечества на проблемы остальных обитателей планеты Земля. Эта дата отмечается ежегодно 4 октября.

В связи с этим, правительство Москвы велело пересчитать всех белок в городских скверах и парках. На что журналисты дали емкое замечание: "В нашей стране белочку "поймать" очень легко, а вот пересчитать практически невозможно..."

Фото пересчитанных белок прилагаются:
(Сорри за качество)

Хорватия

Словения

Финляндия

@настроение: Праздники

---

Мне стыдно, но я повторюшка...

Ну, не могу я не "слизать" отличную идею. Не могу, сил таких нетути. Не постоять в сторонке и тихо повосхищаться, нет... не по мне. Сегодня подсмотрела у _Fedora_ в дневе великолепные картины с Петром Первым. Нашла сайт этого художника (спасибо _Fedora_ за знакомство с творчеством Сергея Кириллова), а у него там и Грозный имеется. И такой, прямо как Мамонов у Лунгина, хотя картинки-то 1989-90 годов. Полистала, эскизиками понаслаждалась и решила свою галлерейку выложить. Для себя, так сказать. Вещи, скорее всего, все знакомые, но мало ли... Как там, в Александрове, - зал "Образ Ивана Грозного в живописи". Вот это самое оно и есть.


















































и бюстик, до кучи,



И вот хочу я спросить у всего обчества, с кем-нибудь из этих персонажей мог в ясном уме, не с похмела, и не под угрозой плахи, переспать здоровый сексапильный масик, в самом рассвете своей, так сказать, фертильности. Я лично сумлеваюсь...

И остается единственный более-менее приемлимый вариянт

@темы: Опричнина, КС, ИГ и прочее, паноптикум

---

Проба пера.

Новый месяц - новая глава. О том как Федька Басманов немцев побил. Не знаю как кому, а мне батальные сцены даются с трудом, не то что постельные!


Время. Человек. Судьба.



Федор Басманов - историческая личность или литературный герой?

Немного картинок для атмосферы:











Глава 14
Первый закадычный враг.

-Mein Lieblingskind, (мое любимое дитя нем.) – обратился магистр к Басманову, - возьми мой щит для обороны, не раз он выручал меня.
И он протянул Федору баклер, по зазубренному от частого использования, краю которого было начертано: «Mit dir die Gnade des Gottes» (Да пребудет с тобой милость Господа нем.) Мало понимая, как пользоваться незнакомым оружием, русский понадеялся на свою чуйку. «Авось, сгодится» - решил он, продевая защищенную кожаной, со стальными накладками, перчаткой левую руку в ремешки маленького щита, десницею же крепко сжав рукоять меча.
-Я готов, мастер.
Короткая дробь походного тамбурина возвестила начало боя.
Парнишка, с обликом деревенского увальня, двинулся навстречу, поигрывая широким мечом. Этот противник был явно не из опытных, по всему жребий пал на него, как на затравку. Первый же его удар, направленный в шею, Басманов легко отбил, и, уйдя в сторону, направил свой клинок вниз. Короткий вскрик, и из вспоротого стегна закапала кровь. И тут же громкий звук трубы велел опустить оружие.
Федор снова отошел в угол, парой глубоких вдохов восстановив дыхание. Товарищи увели раненого, и Кетлер подал знак продолжать.
Следующий соперник, повыше и постарше прежнего, держался уверенней. И от наклонного, рубящего, удара его, Басманова спасла только ловкость. Отпрыгнув, он успел закрыть плечо щитом. Со зловещим скрежетом чиркнул металл о металл. Но не подвел старый баклер, только новой зарубкой обзавелся. И вот снова смертельное лезвие мелькнуло в воздухе, и снова молниеносный прыжок. Так, уворачиваясь, отступая по кругу, перебежками, едва успевая защищаться от сыпавшихся на него ударов, Басманов заманил немца на клочок раскисшей от весенней сыри земли. И тогда, резко пойдя в наступление, и скрестив мечи, он увел свой клинок под клинок рыцаря, желая убедить его, что намерен повторить укол в ногу. Тот самоуверенно поспешил опустить свое оружие, чтобы защититься, как вдруг Федор, с невероятной скоростью взмахнув мечом, занес его над головой противника. Он, замешкавшись лишь на миг, не смог уйти от удара – итальянский клинок снес ему верхушку шлема. Отклонившись назад, ливонец не удержался на скользкой почве, и с грохотом рухнул. Вторично медный рокот остановил бой.
Яркие пятна румянца появились на щеках Басманова. Он посмотрел на поверженного воина, который навозным жуком месил грязь, потом поднял взгляд на комтура. У того явно поубавилось спеси, зато с лихвой добавилось ярости. Сарианты оттащили закованную в броню тушу, очищая ристалище для новых соперников. Со зловещей улыбкой Кетлер дал отмашку барабанщику, и его послушный троммель разразился гневным раскатом.
На поле вышли двое. Напряжение зрителей усилилось, казалось, сам воздух сгустился и прекратил свое движение. Сделав пару обманных движений, как бы пробуя силы друг друга, трое закружились по площадке. Прибегнув к широким маховым ударам, Федор отогнал противников, желая выиграть время. Сначала ему удавалось отбивать их удары, но он уже начал уставать. Тело горело под ставшей тяжелее бронью, сердце резало, пот застил глаза. Наконец, ему удалось острым навершием щита нанести одному из них удар в голову, не мешкая, острой кромкой, он быстро ударил в шею. Крик боли подсказал ему, что он попал в цель, и тут же острое лезвие вскользь прошло по груди рыцаря, вскрывая кованые звенья. Высоким прыжком Басманов развернулся ко второму неприятелю, и чуть не пропустил сокрушительный удар в лицо. Только солнце, брызнувшее внезапно из-за башни и ослепившее нападавшего, спасло его. Немец попятился, стараясь уйти в тень и занять более выгодную позицию. Тогда Федор, приблизившись на пару шагов, неожиданно сильно и точно ударил его ногой в пах. Не ждавший такого приема, он с воплем согнулся, сжимая колени, и русский кольнул его в предплечье. Отточенное жало замутилось алью.
Умаявшийся Басманов, у которого пока и царапины не было, дышал тяжело, с хрипом, желудок комом подкатил под горло. Цыркнув желчью, он сбросил оружие под ноги Фюрстенбергу.
-Довольно?
-Нет! – рявкнули за спиной. Разъяренный Кетлер, на ходу надевая шлем, вышел на изрытое поле. Магистр поднял было руку, но передумал и отвернулся.
Отерев пот тыльной стороной ладони и убрав со лба выбившуюся прядь, Федор поднял клинок и щит, показавшиеся ему в пуды тягостнее против прежнего. На мгновение все завертелось, небо и земля поменялись местами, мелькнуло испуганное лицо Штадена, притворное в своем равнодушии лицо магистра, полное тревоги и жалости лицо Аматоре, пока все их не заслонил, страшный в своей ярости, комтур.
Как смерч, налетел он на юношу, едва успевшего поднять защиту. С огромным трудом отбив пару выпадов, Басманов, сделав шаг назад, оставшиеся силы вложил в ответную атаку. Провернувшись всем телом, он рубанул вдоль, метя более высокому сопернику в брюшье. Но Кетлер с легкостью увернулся, а Федор оступился и упал на колено. Однако успел подняться прежде, чем немец смог его достать. Они снова закружились, оскальзываясь на заплывшей влагой земле. Вытянувшись, русский ударил сверху, но клинок, вонзившись в круглый, оскалившийся львиной пастью, шильд Кетлера, звонко тренькнув, обломился. Застонав от отчаяния, Федька метнул свой щит в голову рыцаря, но тот даже не коснулся его. Отшвырнув прочь ставший бесполезным обломок и, оставшись безоружным, Басманов отступал от медленно надвигавшегося на него врага. Мир сузился до блестящего кончика, маячившего перед ним и завораживающего своим погибельным танцем, когда Кетлер сильным толчком в грудь, повалил русина на землю. Его грозный меч, проткнув кольчугу на Федькином плече, крепко пригвоздил того, а его хозяин, навалившись всем телом сверху, прижал, прокалывая кожу, к его горлу узкий граненый клинок кинжала.
-Ну что ж, - склонившись к самому уху, проурчал он, - вот и мизерикордия, милость Божья.
Теплая капля скатилась за ворот. Басманов судорожно сглотнул, глядя в стальной зрак своей смерти.
-Кабы…саблю…мне, - шепнул запекшимися губами. Штаден, сунувшись ближе, перетолмачил.
«Der mutige Welpe!» (смелый щенок! нем.) – захохотал Кетлер.
Но ослабил нажим, и, выдернув шверт, позволил высвободиться.
Подоспевшему оруженосцу великодушно велел принести требуемое. Тот припустил бегом, и возвратился с тяжелым киличем узорчатого дамаска. Взвесив саблю, и, сделав несколько вращательных движений, комтур пренебрежительно кинул ее русскому.
Федька перехватил ее, неприятно удивившись, что привычная с измальства вещь, не легла сразу по руке. Но и это было несказанной милостью его недруга.
-Продолжим? - вновь занеся меч, спросил Кетлер. Его тонкие яркие губы ехидцей змеились из-под рыжих усов. Передохнувший Басманов, юлой взвился вверх, и, отразив его удар, нанес свой, хлесткий, с оттяжкой. Немец, получил рану в руку, и из раны, хоть и небольшой, обильно полилась кровь. Вид ее разозлил Кетлера еще больше, и он, вложив в последовавший замах весь свой немалый вес, прянул вперед. Подняв руки над головой, русский принял этот сокрушительный удар на крыж сабли. Натолкнувшись на преграду, меч немца отскочил вверх, отбросив его самого так, что он едва на ногах устоял. Сверкнув падучей звездой, золотое навершие отлетело с рукояти. Издав звериный рык, ливонец продолжил бой. Разъярившись, и желая отмщения, он маханул мечом, чтобы снести голову этому неугомонному русскому. Однако гнев, замутив его разум, сделал его уязвимым. Открывшись, он был окончательно опрокинут хитрой подножкой.
Теперь пришел Федькин черед оседлать супостата. Схватившись обеими руками за лезвие, он прижал его к запрокинутой шее. Душа смаковала страх трепыхавшегося под ним тела. Кетлер дернулся, но килич только плотнее вдавился в его кадык.
-Прирежу, как свинью, - тихо пообещал Басманов. Тот одними, побелевшими, глазами вымолил пощады. И тогда Федька игривым движением срезал половину его холеной огненной брады, только слегка окровив дрожащий подбородок.
-А-а-а, - единым духом выдохнула толпа.
Отскочив нашкодившим кошаком, победчик показал свой трофей округе и сдунул его в подножную хлябь. Кетлер сел, растирая синюшную полосу на горле. Оттолкнул бросившихся на помощь – поднялся сам. Тяжелым взглядом обвел вкруг – не потешается ли кто, но царила мертвая тишина. И удалился, не проронив более ни звука.
Так Федька Басманов разжился первым заклятым врагом.

@темы: Федор Басманов, Слэш

---

Кстати! 30 сентября!

Поздравления сегодня принимают Вера, Надежда, Любовь!

Православный праздник, день святых Надежды, Веры, Софии и Любови празднуется в России 30 сентября. История праздника тяжела и печальна. Еще во времена правления Адриана в Римской империи жила мать София со своими тремя дочерьми. Женщина и девочки не скрывали свою веру во Христа. По доносу император приказал доставить их в Рим. Святая София и девочки, понимая, что за этим следует, молились и просили Господа Иисуса Христа дать им силы, смелости, достойно принять все муки.
Вначале всех четверых пытались заставить отказаться от веры православной, затем юных дев по очереди подвергали страшным мучительным пыткам, и это невзирая на то, что девочкам было 9-12 лет. София же была вынуждена наблюдать за всем происходящим. Трудно представить, что чувствовала женщина, глядя на то, как терзают ее дочерей. Но вопреки всем страданиям ни одна из дочерей не отреклась от веры в господа. После матери разрешили похоронить тела ее девочек, проведя три дня над их могилами, она скончалась. Церковь причислила их к лику святых мучениц, мощи которых находятся в Эльзасе с 777 года. В этот день поздравляют всех девушек, женщин, которые носят имена этих святых. Что можно пожелать в этот день кроме терпения, стойкости, мужества? Конечно, надежды, веры и любви.


С ДНЕМ ИНТЕРНЕТА вас, дорогие русскоязычные пользователи!

30 сентября российские пользователи глобальной паутины традиционно отмечают День Интернета - праздник, ежегодно проводящийся с 1998 года. Именно в этот день тринадцать лет назад состоялась первая "перепись населения" русскоязычного сегмента Сети, согласно которой число российских интернет-пользователей составило один миллион человек. В других странах Международный день интернета празднуется 4 апреля, в день средневекового архиепископа Севильи св. Исидора, который создал один из прообразов современного интернета – 20-томную энциклопедию человеческих знаний. В 1998 году Всемирный день Интернета санкционирован Папой Иоанном Павлом II. Считается, что Интернет «родился» в 1969 году, когда в США в военных целях была разработана компьютерная сеть для надежной передачи информации в случае ядерной войны.

Пы. Сы.
И еще, когда я не знала подлинной даты рождения Басманов Ф. А., но он уже упорно преследовал меня во всех сферах моей жизнедеятельности, как самый неотвязчивый и, пожалуй, самый приятный кошмар - я для себя положила, что мы с ним будем "справлять" его днюху именно 30 сентября - так как мне всегда не хватало этих самых троих - веры, надежды и любви! И потому что, мне очень хотелось, чтобы он родился в последний день моего любимого месяца!

@настроение: Праздники

---

Ночной выпуск от 30.09.11

Вчера была вброшена тема, которая нашла воплощение. Не ахти, но хоть что-то...

ОГРОМНЕЙШЕЕ СПАСИБО:


- за идею - вашей Лизе
- за ее воплощение - Phobs

и заранее прошу у них прощения , что осмелилась использовать труды их творческой мысли без их согласия.

Итак, "ПОСТРОЙ СВОЮ ЛЮБОВЬ!"

@темы: Опричнина, КС, ИГ и прочее, Фан-Арт

---

Проба пера.

Время. Человек. Судьба.



Федор Басманов - историческая личность или литературный герой?

Глава 13
Тяжело в ученье, легко в бою.

Сегодня без порева! И то хорошо!

-Не обманул, полюбовничек, - Федька крутанулся перед зеркалом. Волшебное стекло, секрет мастеров Мурано, отличалось хрустальной прозрачностью и чистотой, и стоило целого состояния. В нем как нельзя лучше отражалась пригожая внешность молодого русского. Куртка небесно-голубого аксамита, покрытая затейливой вышивкой цветов и птиц, имела глубокий вырез, из-под которого виднелась рубашка тончайшего батиста, так же вышитая голубым шелком. Рукава, с разрезами и опушкой пятнастным мехом рыси, крепились шнурами из золотной нити, такие же шнуры были по бокам и по груди. Ноги обтянули штаны из тонкой кожи телят-сосунков, искусно окрашенной в цвет ванили. Дополняли костюм светлые нахтермяные сапоги без каблуков и длинный алый плащ, мягкими складками ниспадавший почти до полу.
-Бесовская одежа, Федор Алексеич, и стекло бесовское, - рядом всплыло отражение Штадена.
-У меня самого бесы в душе сидят, мне ли их бояться, - беспечно отмахнулся Басманов, зачесывая назад волосы, блестящим водопадом рассыпавшиеся по плечам. Сдвинув, украшенный лазоревым яхонтом, бархатный берет на затылок и, улыбнувшись себе, наверное, в сотый раз, он наконец-то оторвался от самолюбования. Жестом гостеприимного хозяина, указал Штадену на кресло у камина, сам сел супротив.
-Вот видишь, сколь велико расположение магистра, - Генрих обвел взглядом комнату, разительно отличавшуюся от прежнего обиталища Басманова. Тут были и гобелены, и мягкое ложе, и живительное тепло растопленного очага. На маленьком столике в серебряной утвари аппетитничали ароматные, сочные яства.
-Угу, и сам он поблизости всегда, - комната эта была над самыми покоями Фюрстенберга.
Штаден понимающе хмыкнул. Тень тревоги пробежала по лицу русского, старя его цветущий вид.
-Что слышно, по границам?
-Магистр стягивает силы, епископ перетряхивает должников – готовятся со дни на день.
-А я тут томлюся…, - досадовал Басманов.
-Ха, я б не отказался так поболезновать, да харей не уродился, - решился было поерничать Штаден, но осекся, заметив, как хмурится Федор.
От радужного настроя не осталось и следа. Резко поднявшись и подойдя к окну, Басманов толкнул ставень, впуская свежий, звенящий капелью и веселым грачиным граем, воздух. В замковые предместья тянулись обозы с зерном, салом, соленой рыбой, сгонялся скот и холопы. И так по всем владениям орденским. Немцы выжимали последнее из подвластного народа. Басманову подумалось, что вряд ли будут в этом году засеяны поля этой страны – не чем и не кому.
-Обабился я тут, ослаб разумом, - сказал более себе, чем Генриху.
-Побоища алкаешь? - Штаден потянулся к жареному каплуну, отщипнул ножку, и, вгрызаясь в жирную мякоть, промямлил, - Поспеется. А пока у кого из рыцарей поразведал бы, каковы их секреты бранные, в чем сильны. Вона и пушки у них новые, из личного арсенала император снабдил.
-Амператор, тьфу, дурак носастый, ишь сунулся со споможением, - Федька вспомнил портрет Фердинанда I, что среди прочих был молчаливым свидетелем его позорной слабости,- Государя нашего мужиком ругал, грамоту на дань Юрьевскую не возжелал гербом своим утвердить. А я вот тебе что скажу – Царю Московскому какое дело до императора, не захочет тот дань платить, он сам ее возьмет!
-Царь твой крымцев шуганул, а те к турецкому султану за подмогою кинулись, кабы не язва моровая, что орды ногайские выкосила, то и Астрахани бы он не удержал, - Штаден принялся загибать лоснящиеся пальцы, - С королем свейским войну затеял – и что? Выбора не взял, только людей зря положил, так всяк при своем и остался, а к морю Москве как преж, выхода нет. Вот и в Ливонии зубья только обломает.
-Мели Емеля, - огрызнулся Басманов, отчасти признавая справедливость этих слов, - Жрать сюды приперся что ль? Того гляди – лопнешь!
-А, я и забыл ужо, - Генрих вытер руки о штаны, и, бросив взгляд сожаления, на полные еще тарелки, поднялся, - Магистр тебя на турнир зовет.
-Это что ж такое?
-Да чтоб ты с его бойцами потягался, говорят, что против русина в ближнем бою не устоит никто, вот спытать и хочет.
-Спытать?! Сначала роздыху не дает, острогом стращает, голодом морит, а теперь на меня свежих поединщиков выставить желает.
-Дело твое, но я б не артачился.
«Заварил кашу, сам и расхлебывай» - жизнь Федькина летела к чертям, как под горку на санках – вверх, и замрешь, задохнешься от радости, вниз – ухнет сердце, испужаешься до дрожи в коленках. И так вверх – вниз, вверх – вниз, пока, наконец, мордой в снег, колкий, жалящий, ледышками щеки в кровь раздерешь – а смешно, только раззадорит.
Вот и ноне, только раздразнил его Штаден, «на слабо» поддел.
У стен арочной галереи, что вела к наружному двору, толстой конопляной веревкой огородили место, где должен был состояться поединок. Когда Басманов со своим «крестным» спустились из магистровой верхницы, там было уже полным-полно народу.
И снова любопытные взгляды, снова шепоток за спиной. Федька поморщился: «Что я – гаер ярмарочный, на показ да на поругание им».
И верно, следом раздалось: «Mit diesem Soldaten nur auf dem Bett zu kämpfen. Der alte Wolf hat den Spürsinn ganz verloren. Den Mädels nicht die Stelle auf dem Turnier» (С этим солдатом только на постели воевать. Старый волк совсем потерял нюх. Девкам не место на турнире нем.), - сказанное громко и с издевкой.
Русский не все понял, но и оскорбительного тона хватило, чтобы он вскинулся, высматривая наглеца. А тот и не прятался – на голову возвышаясь над своим окружением, на вытаявшей, зазеленевшей первой травкой, кочке, стоял широкоплечий, с гордой осанкой и хищным носом, рыжебородый рыцарь. Его серые глаза, насмешливые и острые, не привыкли встречать прямой ответный взгляд. И он был изумлен тем, что этот московит, больше похожий на хрупкую марионетку в дорогих тряпках, так дерзко и спесиво глянул на него.
-Кто таков? – Басманов пальцем показал в его сторону.
-Этот здоровяк?! – осторожно высунувшись из-за Федькиного плеча, спросил Штаден, - Это сам Готгард Кетлер – комтур динабургский. Лучший из лучших в Ордене. Его прочат в приемники магистру.
-Вот как! – одетый в броню, отлично вооруженный и несокрушимый в своей спокойной уверенности непревзойденного бойца, молодой комтур показался Басманову опасным, но отступать было поздно.
-Облачение мое иному случаю пригодно, не здесь, - посетовал он. И верно – не годилось с погремушкой да против булата выступать.
-Ну, сие поправимо, - Штаден повел его, под кривые ухмылочки, в оружейную замка.
Где подоспевший Аматоре подобрал ему и кольчужный доспех, легкий, подходящий для рукопашной, и наручи, и открытый шелом с переносьем.
-Вот, Тео, шверт знаменитой мастерской Роландо, - итальянец благоговейно, на вытянутых руках, протянул Федору позолоченное, с изящными клеймами, с кованым кружевом гарды, творение своего генуэзского соотечественника.
-Лепоты в нем – избыток, - Басманов поднял меч перед собой, рубанул, рассекая воздух, - а вот как с ним ладить?
В проходе замаячил кто-то из людей Кетлера.
-Брат наш, не долго ли ты сбираешься? Уже полуденный час прошел, скоро время молитвы, а не ристалища.
-Иди, иди, если чего, магистр лиха не допустит, - оба они, Штаден и Аматоре, подтолкнули Басманова наружу.
Появился Фюрстенберг. Усевшись на скамью, покрытую ковром, он, щурясь на солнце, оглядел поле и участников. Потом подозвал к себе Кетлера. О чем они говорили - ветер сносил в сторону, но лицо младшего не раз дышало недовольством. Коротко поклонившись, он отошел к своему кружку. Послышался смех, на Федора, скромно стоявшего в уголке огороженного участка, снова уставились десятки глаз. Его же взгляд был устремлен вдаль – насмотрев в пронзительно синем просторе темную точку, зависшую над чернеющими пашнями, он подумал, улыбнувшись: «Вот и первый жаворонок!»

@темы: Федор Басманов, Слэш

---

О серьгах...

Если говорить только о серьге, причем в рамках исторической достоверности, то нужно признать: серьги появились именно как мужское, а не как женское украшение. Уже в древней Азии семь тысяч лет назад уже существовали искусные мастера, делавшие серьги для мужчин. Для древних египтян и ассирийцев серьга символизировала высокое положение в социуме.
Серьга в древнем Риме обличала раба.
Древние греки, носившие серьги, зарабатывали себе на жизнь проституцией.
В средние века в Европе мужские серьги переживали то периоды ренессанса, то, наоборот, падения. Например, в XIII в. католическая церковь, вооруженная религиозной догматикой, запретила изменять тело, сотворенное "по образу и подобию". Этот запрет коснулся и прокалывания ушей. Поскольку сфера влияние церкви в то время была довольно широкой, законопослушное большинство перестало носить серьги. Что до меньшинства, состоящего из пиратов, воров и цыган, то они отказываться от проколов не торопились. Причины для ношения серег у этих товарищей были разные. Цыгане, продевали в ухо серьгу мальчику, родившемуся после смерти предыдущего ребенка. Воры серьгой демонстрировали бесстрашие перед церковным судом и принадлежность к социальному "дну". У пиратов серьга означала захваченный им корабль. Мореходы одевали серьгу после пересечения экватора. Такой моряк, кстати, имел право в портовых кабаках безнаказанно класть ноги на стол.
Особый смысл в серьгу вкладывали казаки. В левом ухе ее носил единственный сын матери-одиночки. В правом - единственный сын у родителей. В обоих ушах - последний в семье, кормилец и продолжатель рода. По казачьей традиции, атаман или есаул был обязан оберегать такого, особенного человека. Во время войны, например, его не имели права подвергать смертельному риску, не отсылали на верную гибель в самое пекло.

Эпоха Возрождения серьги и их носителей реабилитировала. Де юре запрет никто не отменял, де факто опала была снята: о ней попросту забыли.
И действительно - на портрете французского короля Генриха III заметно, что его ухо украшает серьга. Однако не он один носил серьги и прочие украшения. Антуан де Бурбон, отец Генриха IV , и сам Карл IX тоже носили серьги. Маршал Филипп Стрози, в мужестве которого никто не усомнится, носил в ухе жемчужину. Роббер де ля Марк, из дома герцогов Буйон, вообще имел обыкновение покрывать себя драгоценностями. Франсуа де Карнавале без всяких колебаний надевал жемчужное колье. Таким образом, король лишь следовал моде времен Франциска I. Пройдет мода и он откажется от этого.
На Руси мужчины также не пренебрегали серьгами. Со времен древних славян до XII в. витязи прокалывали себе одно ухо. В ту пору украшение называлось «одинец», а мужчина, его носивший, - «серьгач».
Во время боярства от прокалывания ушей отказались. В Петровскую эпоху мужские серьги тоже не пользовались популярностью. Объяснялось это тем, что украшения были мало различимы из-под длинных париков. Зато серьги красовались в ушах слоев непривилегированных. Ими вовсю «щеголяли» холопы. Серьга в ухе для них была символом принадлежности хозяину. Во времена елизаветинские парики стали короче и мочки придворных модников украсились серьгами.

Украдено - olga74ru.dreamwidth.org/17134.html

"продолжая смотреться в зеркало и поправляя свои жемчужные серьги"

"а отлетевшая голова подкатилась, звеня серьгами,"

Украдено у Алексея Константиновича.

kizhi.karelia.ru/library/vestnik-10/237.html - видела такие, красотища неземная.

www.booksite.ru/enciklopedia/clothes/7.htm - тоже много познавательного, особенно серьги-голубцы, для "голубцов" так сказать...

www.liveinternet.ru/users/valkiriya76/post18048... - до кучи.

Советовалась тут с одной тетенькой из Музея Этнографии, искусствовед, как-никак, так она высказала интересную мыслю, что серьги у Басманова были разные, в соответствии с одеждой и обстоятельствами. Ей за 60, а сразу просекла, на что я намекаю - в теме!
Носили тогда мужские серьги, хотя образцов она мне не смогла сходу найти. Это служило признаком щегольства и удали, что образу нашего героя вполне соответствует. По форме они были похожи на уменьшенные колты, ну т.е. не до плеч точно. А царь мог ему дарить даже западные серьги, по французской моде - жемчужные капельки или барочные, крупные жемчужины, причудливой формы. По случаю - мог и с подвесками, женские. Кстати, сурьму и румяна тоже тогда же использовали не только московские боярыни. Пригожии молодцы этим тоже пользовались, как раз для завлечения женского полу. Это осуждалось Церковью, как и содомия, но дальше порицания и епитимьи дело, как правило, не шло.
Серьга в ухе для них была символом принадлежности хозяину. Не исключаю и такой вариант. Как у Куприна в "Суламифи":
-Я хочу быть только твоею рабою, Соломон. Вот я приложила ухо мое к дверному косяку. И прошу тебя: по закону Моисееву, пригвозди мне ухо в
свидетельство моего добровольного рабства пред тобою.
Тогда Соломон приказал принести из своей сокровищницы драгоценные подвески из глубоко-красных карбункулов, обделанных в виде удлиненных груш. Он сам продел их в уши Суламифи и сказал:
-Возлюбленная моя принадлежит мне, а я ей.

@темы: В тему, Разносторонне

---

Это уже клиника какая-то!

Все стишата получаются однообразные, ну, размер-то разный, А ВОТ ТЕМА! Мдяя...

Судите сами:

О ком понятно, кто с кем тоже

Жил на свете рыцарь юный,
Видом - статный молодец,
И пусть знатного он рода –
Бедным был его отец.

Батька, хоть отважный воин,
Царских милостей искал.
Он был многого достоин,
И вот, в ближний круг попал.

Царь его к себе приблизил,
Чин боярский положил,
Ибо тот не блюдолизил –
Верой, правдою служил.

Так юнец наш из деревни,
На столичный двор попал.
И булыжник этот древний,
Алым сапожком топтал.

Не трусливого десятка,
Пред царем не оробел.
Там, где каждый для порядку,
То краснел, а то бледнел,

Этот только зубы скалил,
Бровью тонкой поводил,
Взгляд его осою жалил,
Мысли тайны бередил.

Царь крестился, царь молился,
Царь давал себе зарок,
Но все ж страстью воспалился –
Пересилил, знать, порок.

Раз полночною порою,
Вызывает наглеца,
И с улыбкою кривою:
«Мне плесни, дружок, винца».

Тот достойно поклонился,
Не спеша налил бокал,
Сам вперед царя напился,
Лишь потом ему подал.

«Ну, стервец, вот ведь зараза!
Вот уж я задам тебе!»
За невинную проказу,
Был готов сломать хребет.

На колени – бух, притворно
Извиненья заскулил,
Голос сладок, аж приторно:
«Государь, тебя озлил,

Волен ты казнить холопа,
Дай лишь слово молвить мне,
Все тому людская злоба -
Яд мог быть в твоем вине».

Царь напуган, царь растроган,
Царь уже его простил,
«Всех не спрячешь по острогам…
Что желаешь – заслужил!»

«Ничего мне, царь-надежа,
Щас не надо от тебя,
И готов я лезть из кожи,
Как отца тебя любя!»

«Как отца?!» - «Нет, даже больше,
Ты моих очей лишь свет,
Пусть же ночь продлится дольше,
Так мне тягостен рассвет!»

Дальше уж слова излишни,
Дальше -
долгий поцелуй.
Да простит им все Всевышний,
Сатана – не торжествуй!

Ведь любить и быть любимым,
Это чудо из чудес,
И пред ним, непобедимым,
Отступает даже Бес.

Утро все же наступило,
Жизнь катилась чередой.
Царь сказал, сощурясь мило:
«Будешь виночерпий мой».

@темы: Федор Басманов, Слэш, Стихи

---

Касаемо всех...

Дорогие соратники и друзья!

Обращаюсь к вам с официальным запросом.

Пожалуйста, изыщите немного своего драгоценного времени и расскажите мне, какие у каждого из вас любимые пейринги по КС и по реально-историческим персонажам эпохи ИГ, с парой фраз обоснуя. Есть ли в вашем видении какие-нибудь альтернативные варианты, только жизненные, ибо фантастические, я знаю, для вас не составит труда сочинить.

Заранее очень и очень благодарна.

Если мой запрос не отличается оригинальностью, большая просьба, кинуть в меня ссылочкой, где я смогу ознакомится с вашим драгоценным мнением.

Большое человеческое спасибо!

@темы: Опричнина, КС, ИГ и прочее

---

На пороге осень - моя сестра!

После красно-желтых дней
Начнется и кончится зима.
Горе ты мое от ума,
Не печалься, гляди веселей.

"Кино"

Последнее прости:

@настроение: Осеннее

@темы: фотки не в тему

---

Проба пера.

Время. Человек. Судьба.



Федор Басманов - историческая личность или литературный герой?

Глава 12
Первое влечение.

Предупреждение: гомоэротизм достаточно высокого рейтинга. Глава короткая, но непотребства в ней... "Остапа понесло".

Утро принесло похмелье и ненужное раскаяние.
-Сладка ягодка, да поперек горла встала, - Федор брезгливо стащил с себя исподнее, липкое от семени и елея.
Лязгнула дверь, в щелку всунулась, щурясь на свет, знакомая рожа.
-Здорово, друг сердешный, - не сказал, выплюнул Басманов.
-Ты как тут? - заюлил Штаден, все еще опасаясь входить.
-Жив пока, а ты, Иудушка, сыт-пьян?
-Да, что я, я так…, вот проведать зашел, может надо чего?
-Мастеру, что ль наушничаешь? Так доложи, мол, кланяюсь, благодарю за науки.
-Умойся, да воду выплесни, вот желчь и утихнет. В тебе нарушена гармония стихий, надо лекарствие приять, - подмигнув, Генрих, протянул ему баклажку. Но Басманов оттолкнул его руку.
-Хватить меня подпаивать, брехун латынский, вся пагуба от тебя.
-Что ж ты злобишься, Федор Лексеич, - обиделся Штаден, - Не от тово ли, что полночь с магистровым услужником на постельке кувыркался? Я ль в том виноват, что потешился ты на славу?!
Федька, так и сел.
-Кто еще о том ведает? – спросил тихо.
-Да почитай все. Малой тот, Аматоре, полюбовник по-вашему, уже всем растрепал. Какой, мол, ты выносливый да пылкий, что с него семь потов сошло, а все уездить тебя не мог. То-то! – по лицу Штадена было видно, что посмакованы подробности оне преизрядно.
Кто-то при сем известии руки бы на себя наложил, другой - прирезал мерзавца, и еще кого, до кого бы дотянулся, но Федька, неожиданно для себя, не так сильно и сокрушился этим.
-Лады. Пусть до поры похорохорятся. А пока доложи-ка магистру, что негоже меня в свинарне такой держать, пусть покой даст приличный, да прислугу, да еды хорошей.
-Ой, и ушло беснование! Что так?
Смерив немца презрительным взглядом, Басманов ответил: «Али не расслышал? Мне ждать тута тоскливо, а будешь теребить понапрасну, так я тебя пристрою, здесь подвалы глубокие, стены крепкие, а в стенах кандалы кованные – желаешь ли примерить?»
Штаден, аж посинев от страху, выбежал.
Басманов же, замерзший и голодный, завернувшись в грубое, сдернутое с бедной своей лежанки, рядно, пустился на поиски нужника.
По возвращении ждал его в келейке вчерашний итальяшка, Аматоре.
-Господин посчитал, что мне сподручнее будет тебе служить, не чужие ведь, - и засмеялся, скаля белые зубы.
Федька посмотрел ему в лицо долгим, недобрым взглядом, смазывая с него наглую ухмылку. А потом, отбросив прочь колючую дерюгу, нагой, подошел вплотную, тесня парнишку в угол, зажимая. Сжав его голову ладонями, зарываясь в жесткие короткие кудри, приблизил свои губы к его, дрогнувшим то ли от испуга, то ли от нетерпения. И осторожно пробуя, потом все смелее, неистовее, стал целовать. Бедняга, не ожидая такого наскока, отодвигался прочь, пока не уперся в стену, а русин все целовал, целовал его, кусая, раздавливая упругий рот. Пока не вырвал первый стон, стон страсти. Они и сами не заметили, как оказались на полу, обнимаясь, хватая друг друга за руки, прихватывая зубами кожу.
-Помоги, - прохрипел Басманов, безуспешно пытаясь раздеть Аматоре. Тому дважды повторять было не надо – он выскользнул из одежды, словно только и ждал этой просьбы. В багровом мареве вожделения, Федор тыкался меж его бедер, сильным, но неопытным жеребцом-трехлетком, и тогда более уверенная длань, смоченная слюной, подсказала ему столь желанный вход. Теперь, имея случай проявить себя, Басманов ворвался в его тело, не понимая еще, что такой напор не принесет тому много удовольствия, а только заставит болезненно дергаться в попытке привыкнуть к слишком быстрому вторжению. Но натурой заложено быстро учиться этому делу, и вот уже найдено правильное расположение тел, и пришла плавность движений, и кроме желания быстрой разрядки, возникло желание изучать чужое существо, чтобы исторгнуть из его груди восторг удовольствия.
Бешеная эта скачка длилась недолго, однако измотала их обоих настолько, что на какое-то время они крепко уснули, так и не разжимая объятий.
Разбудил их звон колокола.
-Нехорошо, Мастер будет недоволен. Ты не явился к обедне, здесь так не полагается, - засуетился итальянец, мягко отстраняя от себя Басманова. Тот, перекатившись с бока на спину и закинув руки за голову, со снисходительной улыбкой смотрел на второпях одевавшегося любовника. По бедру его скатилась на пол перламутровая капля. Стоит ли говорить, что плоть русского снова шлепнула о живот. Не замечая холода и шероховатости каменного пола, он, стиснув шуйцею ствол, водил вверх-вниз, оживляя в памяти минуты недавно пережитого блаженства. Кровь прихлынула к смуглым щекам Аматоре, он бросился на колени, и, обхватив твердыми губами нежную округлость, выпил досуха брызнувший вскоре нектар любви.
-Я пойду, велю принести тебе воды и платье, красивое, сам выбирал, - юный меченосец, пошатываясь, пошел к выходу, обернулся на пороге и кинул на прощанье взор, полный восхищения.

@темы: Федор Басманов, Слэш